Разбитая коленка неприятно саднила… Боль была не сильной, а, скорее, противной, как комариный зуд, слышимый сквозь утренний сон.
«Нет! Там ничего нет!» - негромко, но решительно произнес Вовка, сидя на корточках перед высыхающей на солнце лужей… Кораблик из спичечного коробка лениво буксовал у «берега»… Прикрыв ушибленное место чумазой ладошкой, мальчик, напрочь забыв об этой мелкой неприятности, принялся что есть силы дуть на грязную лужу, подернутую бензиновой «радугой». Самодельный кораблик чуть покачнулся на грязно-серых волнах, но с места не сдвинулся. Раздосадованный мальчуган бросил эту затею и с твердым намерением встать направиться домой (все равно мама скоро позовет обедать, он это чувствовал) отнял руку от ушибленного места.
То, что кожица на месте ранки была абсолютно гладкой, его нисколько не удивило, а лишь обрадовало, и то не сильно.
Подумаешь, коленка зажила, тоже мне, чудеса! Вот, если бы в космос полететь, или там, на полюс поехать – вот это было бы по-настоящему здорово!
Часть 1
В детстве он и представить себе не мог, что на свете есть хоть что-нибудь невозможное, и потому его нехитрые детские желания сбывались с искрометностью огненных брызг праздничного салюта – столь же ярко, весело и немножечко, самую малость, страшновато… Это теперь салюты над городом гремят чуть ли не каждый день – то, по случаю дня рождения любимой собачки какого-нибудь нувориша, то в честь покупки им же нового унитаза, то по еще какому-либо, не менее значимому поводу. В общем, никакого трепета в душе оное действо уже не вызывает. Разве что, у совсем маленьких детей, еще не понимающих, что это – чужая радость. А тогда, в 80-х…
Впрочем, что толку ностальгировать! Тягу к воспоминаниям Владимир всегда считал бесполезным атавизмом собственной души, полагая, что жить следует настоящем, а еще лучше – смотреть в будущее: строить планы, творить, мечтать… Но никак не копаться на пыльных полках памяти! Это развлечение для стариков, чьи ряды он никогда и ни за что не пополнит: как всякий уважающий себя поэт, он будет жить до тридцати, ну, максимум, до сорока лет. После чего навсегда уйдет в свой собственный мир, творцом которого является, где по праву займет престол верховного Бога. А на земле останется легенда…
«На этой планете я гость!» - искренне полагал наш Демиург – так с чьей-то легкой руки прозвали его друзья. Ну, а в гостях что надо делать? Правильно, веселиться! Что он и делал, катаясь по стране автостопом с гитарой на перевес, зарабатывая на жизнь пением в подземных переходах и почти весь свой заработок спуская на пиво и сигареты.
Со временем, однако, Демиург стал замечать, что Жизнь ведет себя вовсе не как гостеприимная хозяйка, но как требовательный начальник, строго карающий за беспорядок на рабочем месте и небрежное отношение к своим обязанностям. Хочешь – не хочешь, а приходится подчиняться ее требованиям, иначе будешь безжалостно выброшен на обочину, как это произошло со многими его приятелями – умными, начитанными, талантливыми людьми, что свысока посмеивались над житейской суетой, а в итоге сами оказались осмеянными ею. Один с женой и тремя детьми мыкается в съемной однокомнатной квартирке, с педантичной регулярностью посещает церковные службы, зарабатывает мытьем полов в какой-то привокзальной забегаловке, а по ночам, запираясь в ванной, чтобы не разбудить жену и детей, сочиняет песни, которые вряд ли когда-нибудь кто-то услышит. Кроме, разве что, всепрощающей супруги и немногих оставшихся друзей.
Другой, время от времени лечась от алкоголизма, носится с какими-то безумными теле- и радиопроектами, однако к телецентру будущую «звезду экрана» не подпускают и на пушечный выстрел.
Третьего чудом откачали после передозировки, у четвертого, вроде бы, все благополучно, да только в глазах больше нет прежнего света. Так, прощальные крошечные угольки тлеющей юности, которая скоро догорит без остатка.
***
Ни космонавтом, ни полярником, ни капитаном дальнего плаванья, как мечталось в детстве, Владимир не стал. Эпоха мужественной романтики канула в прошлое, а идти в торгаши или бандиты, согласно новой моде, не позволяла натура.
Одним из первых в своем городе он освоил компьютерный дизайн, что позволяло вести безбедное существование и при этом располагать свободным временем, так необходимым для усовершенствования его мира, куда он непременно попадет, не смотря ни на что. Имея такую профессию, логично было бы создать «игрушку» по мотивам своих фантазий и на том заработать кучу денег. Обладая неплохими литературными способностями, мог бы написать роман в стиле фэнтези, что тоже весьма прибыльно. Но нет – это его любимое дитя, его святыня, куда нет, и не будет доступа никому.
И чем успешнее он продвигался на профессиональном поприще, чем больше полезных связей заводил, тем выше и непроницаемее становилась стена вокруг его прекрасного сказочного мира, где в раскидистых ветвях вечнозеленых деревьев щебечут диковинные птицы, а в глубине чащи бродят белоснежные единороги. Где над пестрыми лугами день-деньской кружат бабочки немыслимых расцветок, но не это главное… Удивительный народ населяет эту страну. Люди, живущие здесь, сами создали ту красоту, что их окружает. Его, Демиурга, задача сводилась лишь к тому, чтобы наделить их соответствующими способностями и направить в нужное русло. Инструментом творения служит музыка. С ее помощью здешние обитатели зажигают новые созвездия на небесах, заставляют реки течь, а луга – цвести… Повинуясь волшебным звукам инструментов, коими наделил Демиург своих подопечных, камни складываются сами собой, образуя строения и целые города. Простые повседневные разговоры здешние люди ведут посредством мыслей, а поведать друг другу о своих сокровенных чувствах и помыслах им помогает пение. Но пение это – без Слов.
Они знают – каждому на его отрезок жизни отпущено определенное количество Слов, и применять их следует лишь в самом крайнем случае; и то, если уверен, что справишься. Неумело использованное Слово может повлечь за собой хаос и призвать Смерть, а она приходила сюда лишь тогда, когда ее позовут, и никак не раньше.
Чувствуя, что прожил достаточно, и дни его на исходе, житель чудесной страны созывал соплеменников на пир, где, сидя во главе стола, пел для гостей особую песню, в которой рассказывал обо всем, что довелось пережить. Только здесь и только сейчас были уместны Слова. Слезы светлой грусти застилали глаза слушателей, делая образ певца все более и более размытым и призрачным. Вот и нет его… Только что был – и вот, место во главе стола пустует. Куда, в какие неведомые дали уводила певца его Смерть – этого никто не знал. У каждого рано или поздно будет своя песня, и свой посмертный мир, где он станет Богом. Ну, а пока нужно просто жить…
***
Вот, и он просто жил, влюбленный в собственную мечту, тщетно пытаясь отыскать среди земных женщин ту, которая хотя бы отдаленно походила бы на Нее. И Она жила – влюбленная в Демиурга, который сотворил и Ее, и все, что она привыкла видеть с рождения.
Как это обычно бывает, Владимир увидел Ее во сне. Девушка сидела на берегу моря, пристально вглядываясь в даль.
- Кто ты? – спросил он и сам в душе посмеялся над своим вопросом: ему ли этого не знать!
- Я Радуга, - ответила девушка, не произнося ни слова – лишь мысль с легким шелестом коснулась сознания.
- Почему ты одна? – также мысленно спросил он, - Кого и чего ждешь здесь, на берегу.
- Тебя, – просто ответила девушка, и, помолчав немного, добавила, - Я дочь Солнца и Дождевой Воды. Помнишь, когда-то давно, в начале лета ты гулял в парке со своей тогдашней подружкой?
Демиургу стало стыдно. Как мог он разменивать себя на случайных подружек вроде той, чьего имени уже не помнит! Ведь знал же, чувствовал, что его ждет Она! Впрочем, ни гнева, ни ревности его собеседница не проявляла.
- Я тогда наблюдала за вами, - продолжала Она, - с детства все твердиди мне, что нельзя увидеть Демиурга до срока. Что в назначенный день кирпичная стена расступится, давая ход чудесному кораблю, на котором ты приплывешь к нам, но раньше – ни в коем случае.
И все-таки, мне очень, очень хотелось! И я дождалась удобного момента...
Да, действительно – во время их прогулки в небе раскинулась на удивление яркая, красивая радуга... Вот, оказывается, в чем дело! Но как?!!!
- Один кирпичек выпал из возведенной тобою стены, - пояснила Радуга, и тут Демиург вспомнил о поступке, за который долгое время корил себя, но потом благополучно забыл. Той девчонке, что была с ним (Юля, Таня, Наташа... как там ее звали?) он рискнул поведать кое-что о своих фантазиях, а та лишь глупо улыбалась в ответ. На душе после этого было до того мерзко, и главное – казалось, надежная стена вот-вот рухнет, и мутные воды реальности проглотят все, что с такой любовью создавало его воображение, но...
- Не беспокойся, - утешила его девушка, -Звуки волшебной флейты мигом восстановили все в первозданном виде, и стена стала еще прочнее, чем была прежде. Но главное – я видела ваш мир, в котором тебе также одиноко, как и мне здесь. У меня нет больше сил ждать – я иду к тебе. Ты только пожалуйста узнай меня, ладно? И тогда все будет хорошо. Завтра я спою прощальную песню, и уже скоро, очень скоро, ты найдешь меня в своей реальности. Мы найдем друг друга и вместе проживем земную жизнь, а когда настанем время – вернемся сюда. Но если ты меня не узнаешь...
- Как ты могла такое подумать! – мысли Демиурга вспыхнули яркой пронзительной молнией. Как можно спутать Тебя с кем-либо!

***
Встав, как обычно, около семи утра и собираясь в путь по делам различной степени важности и неотложности, Владимир старался не думать о том, что увидел во сне, однако светлый образ девушки-Радуги то и дело представал его внутреннему взору, не оставляя ни малейшей возможности, не малейшего права забыть.
«А действительно, вот было бы здорово встретить ее на городских улицах!» - с детским азартом подумал он, включая зажигание автомобиля.
И в тот же миг с радостью и одновременно с ужасом он понял, что на меньшее не согласен…
Часть 2
Она любила гулять под дождем. Когда в небе пляшут огненные зигзаги, и кажется, нависшая над городом исполинская серая глыба вот-вот рассыплется в прах, исторгнув на землю живительное пламя очищения. Интересно, сколько человек останется в живых после этого? Наверное, несколько тысяч, а может даже сотен. А может и того не наберется…
Она любила смотреть на огонь. Еще совсем крошкой, не успевшей произнести первые слова, когда в доме отключали электричество, она могла часами сидеть, заворожено глядя на трепещущее перышко пламени восковой свечи. И, еще не умея объяснить, что с нею происходит, она ясно чувствовала, что становится другой.
Человек всегда становятся другим, соприкасаясь со стихиями: погружаясь в водную пучину или поднося ладонь к огню; подставляя лицо ветру или ступая босыми ногами по не закованной в асфальт земле – это она поняла давным-давно, тоже еще в детстве. Ведь именно они, силы Природы – и являются колыбелью всех чудес.
И насколько тесным будет соприкосновение с ними, настолько и изменится твоя Душа. Только часто бывает так, что лишь Душа готова принять перемены, а вот разум – он не настолько гибкий. Боится потерять форму, чтобы потом вместе с нею не утратить свою респектабельность.
Разум не нуждается в чудесах. И Природа, их кладезь, нужна ему лишь в качестве слуги, верного и безотказного. Мудрая и великодушная, она до какого-то момента готова позволять людскому Разуму чувствовать себя ее господином, но всякому терпению рано или поздно приходит конец, и тут она начинает мстить.
Вот, потому-то люди горят в огне и тонут в воде, гибнут от ураганов и землетрясений. А если, вопреки сопротивлению Разума, им, все же придется соприкоснуться с чудом, то и вовсе беда – не успеет истосковавшаяся Душа распахнуть ему навстречу свои объятья, как этот вечный скептик тут же объявит забастовку и просто откажется принимать поступающую информацию. В лучшем случае Душа тот час же покинет плоть и отправится в сказочное путешествие длиною в вечность. Важно успеть сделать это вовремя, иначе всю оставшуюся земную жизнь придется влачить жалкое существование под присмотром людей в белых халатах…
***
Врать и притворяться она никогда не умела, и, тем не менее, сколько себя помнила, ей приходилось делать это постоянно – пусть неумело, неубедительно, и все же… В детстве (ну, условно говоря), она была вынуждена притворяться ребенком, и, по возможности, ни чем не отличаться от других детей – дабы не огорчать маму с папой, да и самой избежать неприятностей. Но, как ни старалась приладить на своем лице нужную маску, все равно она сидела криво, и от этого становилось только хуже. За играми сверстников она предпочитала наблюдать со стороны, будто смотрела какой-то необычный спектакль, или лучше сказать, цирковое представление. Но принимать в них участие отчего-то совсем не хотелось. Ну, не хотелось, и все! При этом никакой неприязни к другим детям она не испытывала - стоит ли не любить, а тем более, ненавидеть кого-то лишь за то, что он – другой?
Зато они, в свою очередь, считали иначе, полагая, что своей отстраненностью Ира (такое имя получила она при рождении) демонстрирует собственное превосходство, а значит – нужно немедленно доказать ей обратное. Что она ничуть не лучше, а совсем наоборот – хуже их всех вместе взятых и каждого по отдельности. «Ишь, принцесса нашлась!» - то и дело презрительно бросали в ее адрес учителя и одноклассники, и это – самое безобидное из того, что ей довелось о себе услышать.
Единственный период жизни, когда она максимально чувствовала себя сама собой – это юность. Именно в этот небольшой промежуток времени ей повстречались люди, с которыми можно говорить все, что думаешь и вести себя, как захочется, не боясь быть осмеянной и непонятой. Которые не станут обижаться, если в какой-то момент захочется побыть одной, и ты не станешь принимать участия в общих развлечениях, поскольку и у самих время от времени возникает подобное желание. Они прозвали ее Радугой…
Некоторые из них стали для нее настоящими друзьями, но вот теперь, стоя на пороге своего 20-летия, она сомневалась: выдержит ли их дружба испытание взрослением?
Повзрослеть в полном смысле слова ей не суждено никогда – это Ирина осознавала совершенно отчетливо. А значит, скоро снова придется притворяться, только на этот раз – взрослой…

Она любила подносить ладони к огню, ходить босиком по мокрой от росы траве и подставлять лицо ветру… И все-таки, ЕЕ стихией была вода. Плавать Ира научилась едва ли не раньше, чем ходить, но, поскольку съездить на море удается не каждый год, а в городе и в ближайших его окрестностях не найти хоть сколько-нибудь приличного водоема, она любила гулять под дождем.
Редкие прохожие нелепо разбегаются вприпрыжку, спеша укрыться от разгулявшейся стихии в мягких креслах, совершенно не обращая внимания на одиноко гуляющую девушку.
По началу, когда дождь еще не успевает набрать силу, капли пронизывают кожу бодрящей прохладой, но наступает момент, когда их прикосновения сливаются воедино, и ты уже будто бы не идешь, а плывешь сквозь толщу воды, раскинувшуюся от небес до земли. В такие минуты Ирина, мимолетно вспоминая детство, и в правду начинала ощущать себя принцессой, по ошибке, вместо своего сказочного мира, попавшая сюда, к людям.
А может быть, никакой ошибки и нет вовсе? Возможно, все так случилось именно потому, что именно здесь она нужна кому-то. И не просто нужна – необходима, как сама жизнь.
Настолько необходима, что силой своего желания он вызвал ее к жизни из мира грез? И, если однажды им суждено встретиться, то это произойдет именно так – под дождем. Вдали от любопытных взглядов и докучливых повседневных забот, без масок, мешающих людям узнавать друг друга.
И в тот миг, когда они узнают друг друга, дождь тот час же прекратится, и веселая радуга протянет над миром свои разноцветные ленты…

***
Прошло три года, и странный сон почти полностью стерся из памяти Владимира. Незначительные, блеклые воспоминания о нем вызывали лишь смущение и грустный смех. Взрослый, здравомыслящий человек, а верит в сказки, точно дитя малое!
В свои тридцать пять он так и не обзавелся семьей. Увлечения, конечно, были, но ни одна женщина не зацепила его настолько, чтобы жизнь без нее стала невозможна. А компромиссы он не любил – это один из немногих пережитков юности, избавляться от которого он не желал принципиально. А еще буквально сегодня он вспомнил, что в юности любил бродить под дождем – почему бы и теперь не выйти из дома и не прогуляться точно также? Но – стоп, это же безумие! В городе, где столько вредного производства, такая прогулка может обойтись очень и очень дорого – здоровье-то не казенное!
Впрочем, настоящая причина была совсем другой, но признаваться себе в ней было еще опаснее, чем подвергнуться действию вредных токсинов, или как там называется эта дрянь, что содержится в дождевой воде…
Тоска. Серая и тяжелая, как это небо, готовая вот-вот взорваться молнией неистового плача. Ах, да, конечно – мужчины не плачут, как же он мог забыть! Впрочем, если никто не видит…
Вот, чего он никогда в жизни не делал, даже в самые бесшабашные свои времена, так это не напивался до полного беспамятства. Но все ведь когда-то происходит впервые, не так ли?
Так и не обозначив, толком, цели своего путешествия, он завел машину, и, выехав со двора, погрузился в лабиринт городских улиц, где дождь был сейчас полновластным хозяином; все, что остается людям – это услужливо предоставить город в его распоряжение, а самим от греха подальше забиться в свои панельные норы и не высовываться. До чего же забавно наблюдать за ними!
Темно-синий «Опель» Владимира неспешно скользил вдоль тротуара. На какой-то миг он, как в детстве, представил себя отважным капитаном, ведущим свой корабль… Черт побери, да потонул давно твой корабль, дружище! Редкие прохожие, как и полагается в такую погоду, походили на скачущие разноцветные грибы. Или нет - пожалуй, скорее на медуз. Скользких и ядовитых. А те, кто не догадался утром захватить зонт, проявляли чудеса изобретательности, используя в качестве средств защиты воротники одежды и полиэтиленовые пакеты.
И только ОНА была на равных с дождем. Шла неторопливо, чуть запрокинув голову и слегка раскинув руки. Глаза светились тихой, отрешенной радостью, а на губах играла легкая улыбка. Она приветствовала дождь, как старого друга, или даже, скорее, возлюбленного. На руках пестрые бисерные браслеты – «фенечки». Он и сам когда-то носил такие, подаренные друзьями, чьи маршруты время безжалостно стерло с карты его жизни. А незатейливые их подарки Владимир в один не слишком прекрасный день взял да и выбросил с балкона (ну не в ведро же с объедками, в самом деле!), на радость соседским ребятишкам.
Хиппушка. Небось, наглоталась каких-нибудь «колес» или, еще хуже, обкололась… Но нет – улыбка была настоящей, искренней, да и в глазах не было даже намека на черную безысходность, скрыть которую не в силах никакие искусственные генераторы веселья.
Промокший длинный сарафан из легкой ткани позволял в полной мере оценить все прелести юного тела, а оценить, надо сказать, было что…
Впрочем, девушка, судя по всему, не отдавала себе в этом отчета, что делало ее еще желаннее.
Эх, была не была… Обивка промокнет… Ну и черт с ней! Владимир остановил машину, и рука сама потянулась к дверце переднего сиденья.

***
В машину к незнакомцу Ирина села впервые в жизни. Не то чтобы боялась, просто привыкла думать, что владельцы автомобилей явно не в ее формате, да и сами они не часто удостаивали ее своим вниманием – не тот типаж.
И все же, в голосе и во взгляде этого незнакомого мужчины было что-то такое неуловимое, что моментально вызвало у нее симпатию – то, что лучше всяких «фенечек» позволяет таким же, как она, чудакам узнавать друг друга в людской толпе.
Он же, в свою очередь, не выказал ни малейшего удивления, когда на вопрос, как ее зовут, она назвалась Радугой – именем, которое было известно лишь ее приятелям по тусовке. Когда же выяснилось, что со многими из них он и сам неплохо знаком, а из магнитолы зазвучал голос Бориса Гребенщикова, то всякая неловкость между ними исчезла.
Он был не просто «свой» - больше: родной, долгожданный… Неужели чудеса все же случаются?
Сохранять спокойствие девушке становилось все труднее. Сердце переполнял восторг, какой испытывает ребенок, получая долгожданный подарок от Деда Мороза или отправляясь в луна-парк кататься на аттракционах.
Через час они уже пили вино в его однокомнатной, но неплохо обставленной квартире, сидя перед мерцающим монитором компьютера. Извлеченная из чехла гитара стояла неподалеку.
Сначала Владимир пел Ире свои песни, а теперь решил допустить ее в святая святых – к своим литературным наброскам, которые все же решился сделать.
С каждой прочитанной строкой сердце девушки билось все чаще – мир наконец-то начинал обретать цельность, и ее роль в нем была теперь ей все более и более ясна.
О Демиурге она кое-что слышала от своих знакомых. Кто-то восхищался его талантами, кто-то упрекал за «цивильную» жизнь, которую он теперь ведет, но что ей до чужого мнения! У нее теперь есть СВОЙ Демиург, какого знает только она, Радуга. И никому его не отдаст теперь. Никому.
Черт возьми, а дождь-то все идет и идет…
***
Третий час ночи. Не смыкая глаз, Ира лежала на узкой кровати, боясь неосторожным движением разбудить Владимира. Ей не спалось.
Дождь, будто обидевшись, будто ревнуя ее, неистово молотил по оконному стеклу, и было страшно.
В первый раз, говорят, всегда страшно, особенно если тебе уже почти двадцать. Но это был совсем другой страх… Тем более, что все уже случилось. В тонких пальцах девушка вертела деревянную блок-флейту, которую нашла на книжной полке – переступив порог квартиры, она первым делом направилась к книжному шкафу и там обнаружила эту вещицу. Весь вечер Радуга не выпускала флейту из рук. Играть на ней девушка умела, и довольно неплохо, но блеснуть своими способностями отчего-то не решалась. В конце концов, Демиург, уже слегка захмелевший позволил ей забрать вещицу себе. На память.
Утро – вот чего она боялась на самом деле, куда больше, чем гневных расспросов матери, опоздания на пары и даже возможной беременности.
Оно непременно придет и все испортит, явив миру во всей неприглядности пустую винную бутылку, недоеденный бутерброд, два грязных бокала, пепельницу, что вот-вот лопнет от обилия окурков. Может, стоит встать и убрать? Да ну, еще решит, что она, как какая-нибудь дура-мещанка, хочет затащить его в ЗАГС, вот и демонстрирует свои хозяйственные таланты, поскольку других не имеется.
Четыре часа. Скоро рассвет, а сна ни в одном глазу. После довольно продолжительных колебаний Ира все же решилась встать и навести порядок. Ей даже удалось это сделать почти бесшумно, но все равно что-то было не так. Слишком нереально хорошо все было вчера, чтобы и сегодня, и завтра было так же.
В сказках все перипетии обычно разрешаются счастливой встречей героев и скоропостижной свадьбой. А дальше что? Глупо полагать, что наутро после первой ночи, да к тому же практически сразу после знакомства, он предложит ей руку и сердце. В лучшем случае он захочет поближе ее узнать, но ей-то это не нужно! Она и так знает о нем, пожалуй, больше, чем он сам. Не умом – сердцем.
«Нет, слишком много всего произошло за одну ночь, чтобы осталось место для какого-либо продолжения, - подумала Радуга. - Мне лучше уйти. Впрочем, если ты считаешь иначе…» С этой мыслью девушка написала на пустой пачке из-под сигарет номер своего телефона и все так же тихо, стараясь не издать ни звука, покинула квартиру.
Ее ждал заспанный серый город, полупустой утренний троллейбус и дождь. Теперь ему конца не будет…
Эпилог
Я жду твоего звонка. Жители волшебного мира, который ты создал, уже много лет не видят Солнца – тоска обо мне заставила моего отца скрыться от людских глаз. И только моя мать, Дождевая Вода, проливает обо мне слезы, и весь мир плачет вместе с ней.
Невероятно, но я в любой момент могу вернуться – ведь у меня есть твоя флейта, ты сам отдал мне ее! Никто не возвращается, уходя вслед за своей мечтой, и лишь подарок Демиурга способен указать страннику путь домой. Стоит мне вернуться, и мир вновь обретет краски, в нем опять
поселится радость, но тебе, его создателю, уже не быть здесь Богом.
Для всех, кого силой своего воображения воззвал к жизни, ты станешь чужаком, никто не узнает тебя, а я не смогу произнести ни Слова в твою защиту – все Слова, какие были мне отпущены, я вложила в свою прощальную песню, а помыслы мои теперь сокрыты от всех и предназначены лишь тебе. Остается лишь музыка... Но что такое музыка, лишенная чувств? Чувства мои, как и мысли, открыты отныне только тебе. Только ты способен снять с них печать, но как ты сделаешь это – никем не узнанный и ото всюду гонимый? Наша Вера и наша Любовь давала тебе силы творить чудеса, а теперь... Что ж, придется мне одной за всех любить тебя и верить тебе, сто крат сильнее, чем прежде.
И я все равно жду твоего звонка – ведь, пока я здесь, я могу говорить.
Может быть, еще получится все исправить.
Я жду…